Бледный всадник - Страница 117

117

Король долго глядел на датчан.

— Насколько они далеко? — спросил он.

— Отсюда? — отозвался Осрик. — Четыре мили. От твоей армии? Шесть.

— Значит, завтра, — сказал Альфред, перекрестившись.

На севере облака все росли, сгущая сумерки, но косой солнечный свет отражался от копий и топоров возле старинной крепости. Похоже, Гутрум все-таки обратил внимание на это место.

Мы вернулись вниз, в лагерь, и обнаружили там новичков. Теперь их было уже не много, всего несколько маленьких отрядов, но все-таки люди продолжали прибывать. Один такой отряд состоял из шестнадцати всадников, усталых и покрытых пылью после долгой дороги, однако все они были в плетеных кольчугах и хороших шлемах.

Люди эти оказались мерсийцами. Чтобы добраться к Альфреду, им пришлось проехать далеко на восток, пересечь Темез, а потом сделать крюк через Уэссекс, избегая датчан. Их командир — широкогрудый, круглолицый, невысокий молодой человек с задиристым выражением лица — опустился на колени перед королем, а затем украдкой ухмыльнулся мне, и я узнал своего двоюродного брата, Этельреда.

Моя мать, которой я никогда не знал, была родом из Мерсии, и ее родной брат Этельред слыл важным человеком в южной части этого королевства. Мне довелось некоторое время прожить в его доме (это было, когда я впервые бежал из Нортумбрии), и я поссорился тогда со своим двоюродным братом, которого, как и его отца, тоже звали Этельредом. Однако сейчас он, похоже, забыл о той нашей давней вражде и тепло обнял меня — его макушка как раз доставала мне до ключицы.

— Мы пришли сражаться, — приглушенно сказал Этельред, уткнувшись мне в грудь.

— Ты будешь сражаться, — пообещал я.

— Мой господин, — Этельред отпустил меня и снова повернулся к Альфреду, — отец с радостью послал бы больше людей, но он должен защищать свою землю.

— Должен, — согласился Альфред.

— Но зато он прислал тебе самых лучших своих людей, — продолжал Этельред.

Этот невысокий юнец явно был самолюбивым и даже напыщенным, однако уверенность моего двоюродного братца понравилась Альфреду, как и сверкающий серебряный крест, висящий поверх его кольчуги.

— Позволь представить тебе Татвина, — обратился Этельред к королю, — командира гвардейцев моего отца.

Я помнил великана Татвина, настоящего бойца, чьи руки были испещрены черными пятнами, сделанными с помощью иглы и чернил: каждое пятно было выколото в память об очередном, убитом им в битве враге. Здоровяк тоже меня узнал и улыбнулся краешком рта:

— Ты все еще жив, господин?

— Все еще жив, Татвин.

— Ну что ж, мне приятно будет снова драться рядом с тобой.

— Да и я, в свою очередь, тоже этому очень рад, — ответил я совершенно искренне.

На свете мало прирожденных воинов, и человек вроде Татвина стоил дюжины других.

Альфред снова приказал войску собраться. Он сделал это, чтобы люди приободрились, увидев, как их много, а еще потому, что знал: его речь прошлым вечером сбила всех с толку и заставила пасть духом. И сейчас король хотел все исправить.

— Лучше бы ему и не пытаться, — проворчал Леофрик. — Ему в самый раз служить церковные службы, а не говорить речи.

Мы собрались у подножия небольшого холма. Дневной свет угасал. Альфред установил на вершине два своих знамени, с драконом и с крестом, но ветра почти не было, поэтому флаги скорее слабо шевелились, чем развевались. Король поднялся наверх и встал между знаменами: один, в выцветшем голубом плаще поверх кольчуги. Несколько священников последовали было за королем, но он махнул им, веля остаться у подножия.

А потом Альфред просто уставился на всех столпившихся внизу на лугу — и некоторое время молчал. Люди явно чувствовали неловкость. Все хотели, чтобы в их душах зажгли огонь, но вместо этого ожидали, что их сейчас попотчуют святой водицей.

— Завтра! — вдруг сказал Альфред. Голос его был высоким, но звучал довольно ясно. — Завтра мы будем сражаться! Завтра! В праздник святого апостола Иоанна!

— О господи, — проворчал рядом со мной Леофрик, — мы по самую задницу в новых святых.

— Апостола Иоанна приговорили к смерти! — продолжал Альфред. — Только представьте, его решили сварить в кипящем масле! Но Иоанн пережил это испытание! Его бросили в кипящее масло, а он выжил! Он вышел из котла еще сильнее, чем был! И мы должны сделать то же самое!

Он помедлил, наблюдая за людьми. Никто не отозвался, все просто смотрели на него, и, должно быть, Альфред понял, что проповедь об апостоле Иоанне ничего не даст, потому что внезапно махнул рукой, словно отметая святых в сторону.

— И завтра, — продолжал он, — настанет день воинов. День, когда следует убивать своих врагов. День, когда язычники пожалеют, что вообще услышали об Уэссексе!

Он снова помедлил, и на этот раз кто-то в толпе проворчал в знак согласия:

— Это наша земля! Мы сражаемся за наши дома! За наших жен! За наших детей! Мы сражаемся за Уэссекс!

— Верно! — крикнул кто-то.

— Но не только за Уэссекс! — Теперь голос Альфреда звучал громче. — Здесь есть люди из Мерсии, из Нортумбрии, из Восточной Англии!

Лично я не знал тут никого из Восточной Англии, а из Нортумбрии были только мы с Беоккой, но никто, казалось, не обратил на это внимания.

— Мы все — единая Англия! — закричал Альфред. — И мы сражаемся за всех саксов!

Он снова замолчал.

Людям нравилось то, что они слышали, но вряд ли они разделяли с королем идею единой Англии. Слишком это было сложно для простых воинов, собравшихся на лугу.

117