Бледный всадник - Страница 83

Сейчас противником Стеапы был худощавый ухмыляющийся датчанин, который пытался танцевать вокруг здоровяка, чтобы ткнуть мечом под маленький щит — так поступал и я сам, сражаясь со Снотором. Но Стеапа упрямо защищался, парируя каждый выпад, а когда позволяла цепь, наносил быстрые удары, но датчане неизменно рывком цепи отбрасывали его к насмехающейся толпе. Один раз, когда они рванули слишком сильно, Стеапа повернулся к обидчикам — но тут же перед ним оказались наконечники трех длинных копий.

Толпа разразилась оглушительными радостными криками.

Пленник крутанулся обратно, чтобы отразить следующую атаку, потом шагнул назад, почти уткнувшись в наконечники копий. Худой датчанин быстро последовал за ним, думая застигнуть врага врасплох, но Стеапа внезапно остановился, обрушил свой щит на клинок противника и взмахнул левой рукой, держа меч эфесом вниз и собираясь ударить неприятеля этим эфесом по голове. Датчанин упал, Стеапа перевернул меч, чтобы его пырнуть — и цепь оттащила здоровяка на несколько шагов, а копья стали грозить ему смертью, если он вздумает довести дело до конца.

Зевакам это понравилось.

Он победил. Деньги перешли из рук в руки. Стеапа сел у огня — его мрачное лицо ничего не выражало, а один из державших цепь выкрикнул:

— Десять слитков серебра тому, кто ранит его! Пятьдесят тому, кто убьет!

Стеапа, который, вероятно, не понимал ни слова, просто смотрел на толпу, бросая вызов тому, кто рискнет выйти против него. И конечно, какой-то полупьяный скот с ухмылкой принял этот вызов. Ставки были сделаны, и Стеапу тычками заставили встать.

Это было похоже на травлю быка, только Стеапе давали всего одного противника зараз. Без сомнения, зеваки с удовольствием выставили бы против него и трех-четырех людей, но датчане, взявшие его в плен, не хотели, чтобы он погиб: они неплохо наживались, пока находились дураки, желающие платить за драку с саксом.

Я скользил вокруг двора, продолжая вглядываться в лица.

— Всего шесть пенни, — предложил кто-то у меня за спиной.

Повернувшись, я увидел возле одной из дюжины одинаковых маленьких дверей, расположенных с равными промежутками в выбеленной стене, ухмыляющегося человека.

— За что шесть пенни? — озадаченно переспросил я.

— Это дешево! — заверил он и, толкнув створку двери, пригласил меня заглянуть внутрь.

Я заглянул.

Крошечную комнатку, должно быть раньше служившую монашеской кельей, освещала сальная свеча. Внутри стояла низкая кровать, на которой лежала голая женщина, наполовину скрытая под снявшим штаны мужчиной.

— Он быстро, — сказал пригласивший меня человек.

Я покачал головой и двинулся прочь.

— Раньше она была здесь монахиней, — продолжал расхваливать свой товар датчанин. — Совсем молодая, из приличной семьи. И хорошенькая. Обычно визжит, как свинья.

— Нет, — ответил я.

— Четыре пенни? Она не будет сопротивляться. Сейчас уже не будет.

Я пошел дальше, убедившись, что зря трачу время. Вряд ли Альфред здесь.

«Скорее всего, — мрачно подумал я, — этот глупец поперся к себе домой».

Я размышлял, не будет ли безрассудством и мне отправиться туда же, но мысль о мести Гутрума отпугнула меня.

А во дворе тем временем начался новый бой. Теперешний противник Стеапы низко пригибался, пытаясь полоснуть врага по ногам и повалить на землю, но сакс легко отражал удары.

Я скользнул мимо людей, державших цепь, и увидел слева еще одну комнату — большую, возможно, бывшую трапезную монахинь. Мое внимание привлек блеск золота в свете полупогасшего огня, и я вошел внутрь.

Но оказалось, что это блестел не металл, а позолота на раме небольшой арфы, на которую наступили с такой силой, что она сломалась. Я огляделся по сторонам, всматриваясь в тени, и увидел человека, лежащего ничком в дальнем углу. Я подошел к нему и узнал Альфреда.

Король был почти без сознания, но жив и, насколько я мог судить, не ранен, а только сильно оглушен.

Я подтащил его к стене и усадил. На нем не было ни плаща, ни сапог.

Оставив Альфреда, я вернулся в церковь и нашел там пьяного, к которому сумел войти в доверие. Я помог ему встать, обнял за плечи и убедил, что веду его в постель, после чего вывел через заднюю дверь во двор перед сортиром монастыря, три раза ударил в живот, дважды — в лицо, снял с него плащ с капюшоном и сапоги и отнес все это Альфреду.

Король уже пришел в себя и без удивления смотрел на меня, потирая подбородок. Его лицо украшали синяки.

— Им не понравилось, как я играл, — сказал он.

— Потому что датчане любят хорошую музыку, — ответил я. — Надень вот это.

Я бросил рядом с ним сапоги, накинул на него плащ и заставил натянуть капюшон так, чтобы тот прикрыл лицо.

— Тебе никак жить надоело? — сердито спросил я.

— Мне надоело пребывать в неведении относительно моих врагов, — ответил он.

— Я уже все разузнал для тебя. Их примерно две тысячи.

— Я так и думал. — Он поморщился. — В чем это вымазан плащ?

— В блевотине датчанина.

Король содрогнулся.

— Они напали на меня втроем. — В его голосе звучало удивление. — Пинали и колотили меня.

— Я же объяснил: датчане любят хорошую музыку! — Я помог ему встать. — Тебе еще повезло, что они тебя не убили.

— Они думали, что я тоже датчанин, — ответил Альфред и сплюнул кровь из распухшей нижней губы.

— Неужели были настолько пьяны? — изумился я. — Ты ведь даже толком не говоришь на их языке.

— Я прикинулся немым музыкантом. — Король скорчил мне гримасу, а потом ухмыльнулся окровавленными губами, гордый своей хитростью.